Стихи моей жизни 

Рассказ о кусочках

После суток тяжелого жуткого боя
У котла животами урчали стрелки.
Кашевар дядя Вася командовал строем,
Разливая наваристый борщ в котелки.

Полк от вкусного духа слюною давился,
А когда мой черёд подошел, наконец,
Кашевар дядя Вася всерьёз удивился,
- Ну-ка, кто там у нас!? Левка! Жив сорванец!

- Вот скажи, - говорил он, солдат потешая,
- Вот скажи мне, когда тебя все же убьют?
- Дядя Вася, а чем я тебе-то мешаю?
- Чем мешаешь?! Ну, как же!! Корми тебя тут!

И состроив на "лике" суровую мину
Всё бубнил и бубнил, и под свой монолог
Всё ловил поварёшкой кусочки конины
И всё складывал, складывал мне в котелок.

Я шептал – Ну товарищ сержант, неудобно…
Дядя Вася, ну совестно перед братвой.
Он в ответ веселился – Зато, брат, съедобно!
Неудобно ему. Ешь, покаместь живой!

- Может, с доброй жратвы, подрастёшь хоть немного.
Ишь ты мелкий какой, чисто как воробей.
Да в такого попасть фрицы просто не могут!
Потому-то ты Левка и есть – неубей.

И стрелки, с кем мурыжил пехотную долю,
С кем дружил, с кем десятки смертей пережил,
Говорили, шутя - Не красней, лопай вволю.
Уминай Неубей, ты того… заслужил.

Я, усевшись на пень под разлапистой елью,
Слушал, как оживала душа, трепеща,
Разливаясь теплом под промокшей шинелью
После каждой проглоченной ложки борща.

Разомлев, отогревшись как дома на печке,
Через край котелка я остатки цедил…
Так ко мне, с той поры, и пристало словечко
То, которым меня кашевар наградил.

Рядовой Неубей был прилежным солдатом.
Хоть меня Неубеем весь полк называл,
Я с весны в сорок третьем, по май в сорок пятом
Убивал-убивал, убивал-убивал…

Чем сильнее старею, тем чаще мне снится,
Как, в землистых шинелях на белом снегу,
Мной застреленных немцев бредут вереницы.
Просыпаюсь и долго уснуть не могу,

И не греют меня боевые награды
От холодной глухой полуночной тоски…

Дядю Васю убило случайным снарядом.
Разорвало, его и котел. На куски.

Колыбельная

Долгий день поставил точку
В поздний полуночный час,
Колыбельную для дочки
Я спою последний раз.

Под щекой сложи ладошки,
Звездный тихий перезвон
Улыбнется нам в окошко
И подарит сладкий сон.

Для меня ты всех дороже,
Вот немножко подрастешь
И сама кому-то тоже
Колыбельную споешь.

Прогони свои заботы
И печали баю-бай.
Завтра рано на работу
Поскорее засыпай.

Долгий день поставил точку
В поздний полуночный час,
Для своей, для взрослой дочки,
Я спою последний раз.

Танцору

Поверив в зна'чимость таланта своего,
Он так нелепо танцевал в Кремлёвском зале,
Так скверно... будто хореографы его
В сердцах за двойки из училища прогнали.

И думал я – теперь, когда он поседел,
Уж чаша большего позора нас минует!
Но оказалось что и это не предел –
Что он поёт намного хуже, чем танцует.

Предчувствие осени

В тот миг, как вековые дерева
Поймут, что это лето истекает,
Немного погрустневшая листва
Нам эпилог осенний предрекает.

Из глубины лазоревых небес
Прольется как предчувствие прохлада,
И озорной грибной зелёный лес
Умолкнет в предвкушенье листопада.

Комбайны станут в поле хлопотать
И гуси, выступая осторожно,
Еще не собираясь улетать,
Начнут кричать прощально и тревожно.

И мы поймём что настаёт пора
Нам примерять осенние обновки
И, в ритуале проводов тепла,
Откручивать подсолнухам головки.

На берегу

После субботней жаркой бани
Сидели мы как голубки
В прозрачно-призрачном тумане
На берегу Яман реки.

Совсем недалеко от дома,
И в теплой сумрачной глуши
От глаз соседей и знакомых
Нас закрывали камыши.

Речная тишина вплеталась
В созвездий бархатный венок
И безмятежно колыхалась
Вселенная у наших ног.

И ночь, остановив круженье,
Лелея бусинки Плеяд,
Глядела тихо в отраженье
На свой немыслимый наряд.

Мочили мы босые ноги
В неосязаемой почти,
Водой разбавленной немного,
Дорожке млечного пути

И жизнь нам виделась беспечной,
Дарящей счастье вновь и вновь,
И молодость казалась вечной
И бесконечною любовь.

Хоть были мы определенно
Женаты года полтора,
Так целовались исступленно,
Как будто встретились вчера.

В селе играли на баяне,
Скользила вечность по волнам,
А мы… И инопланетяне
Слегка завидовали нам.

Проводы

Так ты серьёзно, значит это всё не шутка.
Скажи, а в чём я провинился пред тобой?
Так просто… Новая любовь. Без предрассудков…
Так это, значит, называется судьбой.

Судьба ведь может ошибиться, а синица…
А кто он, если не секретные дела?
Ну вот! Нашла в кого голубушка влюбиться!
Да ты, смотрю, уже и вещи собрала.

Ну значит, правильно друзья мне намекали,
Права пословица - нет дыма без огня.
Я не начну кричать, зачем же нам скандалить.
Нет-нет. Скандал и мордобой не для меня.

Хоть понимаю, разговор здесь не поможет,
Давай присядем, пораскинем головой.
Я знаю - сердцу не прикажешь, только может
Твоя ошибка оказаться роковой.

Останься. Время всё сотрёт и всё разгонит,
Я всё пойму, ведь я и сам не идеаль…
Постой! Куда же ты пошла?! В одном капроне.
Оденься в теплое, на улице февраль.

Пирамиды

Как же! Помню! В ожиданье наших скудных сбережений,
Строя графики от финских сапожков,
Нам с дебильною улыбкой о доходности вложений
На экране хвастал Леня Голубков.

И пошли односельчане, словно мухи в паутину,
Дружно клюнув на обещанный "эдем",
Второпях и за бесценок, сдав картошку и скотину,
Отвезли всё в пресловутый "МММ".

В ожидании святого и счастливого момента,
Что наполнит "золотыми" их карман,
Возвратились, размечтались, долго ждали дивидендов,
А потом вдруг оказалось – всё обман!

Пошумели, погрозили, пострадали, порыдали…
Через год, опять поверив в словеса,
Наскребли, кто сколько может, кое-что ещё продали
И потуже затянули пояса.

Я попытался образумить. От души, а не от злобы –
Что ж вы делаете люди! Вашу мать!
Да ори хоть заорись ты, хоть ложись под их автобус,
Им приспичило в "Хопёр" рубли отдать.

Там ТАКОЕ обещают!! Увезли… Какая жалость!
Всё пропало понажитое трудом!...
Наскребли ещё маленько, попродали что осталось
И отдали всё в какой то "Русский Дом".

И теперь голо и босо на правительство в обиде
Пьёт село и ковыряется в говне,
А меня с тех пор нелюбят. Кто-кто даже ненавидит…
Да в конце-концов какое дело мне!

Не мои же это деньги, не мои же это дети,
Не ко мне во двор нагрянула беда.
Это было бы забавно при моём нейтралитете,
Если б не было так страшно господа.

О Человеке

Человеком в этом мире быть не просто.
Жизнь "по совести" порою так скучна!
Вся дорога, от роддома до погоста,
Не борьба за жизнь, и даже не война,

А циничное, тупое избиенье,
Где отвага – это воля выживать,
Каждый раз, после удара и паденья,
Вновь и вновь упрямо на ноги вставать

Без надежды, без опоры, без награды,
Кровью формулу заклятья начертив,
Где простое, но святое слово "НАДО" –
Головное, ключевое, лейтмотив.

Другу, от которого ушла женщина.

Упершись мутным взглядом в стену,
И над утратою скорбя,
Твердишь – я, это всё, любя…
Я ей не смог простить измену…
Ох, да не корчи джентльмена
И не оправдывай себя.

Твои деянья бесконтрольны,
Ты, поступая как дебил,
Её жестоко оскорбил.
Пускай в сердцах, пускай невольно…
Но!... Невозможно сделать больно
Тому, кого ты полюбил.

И в отношении "злодея",
Пусть он ничтожнее чем ноль,
Нельзя терять самоконтроль –
Лелея глупую идею,
Вредить тому, кто избран ею,
Тем самым причинив ей боль.

Мы мужики. И мы, по чину,
Должны терпеть. И боль и кровь.
И о любви не пустословь!
Под оскорблённою личиной
Ты, друг мой, вовсе не мужчина,
И это вовсе не любовь.

Пускай в огне пережитого
Пять чувств нас жгут как острия,
Любовь достойна бытия
Лишь при наличии шестого,
Бесхитростного и святого –
Самопожертвования.

Странный лозунг

Нам что, опять грозит апоплексия?
Да как же это?! Господи спаси,
И новые напасти пронеси!
Опять кричит Единая Россия –
"План Путина – спасение Руси!"

Так... А чего он раньше дожидался?
Твердил нам из Кремлёвского двора
О взлёте экономики вчера,
И лишь в конце правленья догадался,
Что Родину давно спасать пора...

Наверно это фишка для клиентов!
Единоросцы хитро подмигнут,
И многие, конечно же, смекнут –
За добрым "планом" надо к президенту,
Ему фуфла уж точно не толкнут.

Атеист

Он весь был сделан, как из стали,
В скрипучих кожаных ремнях.
(Комвзвода нового прислали
Взамен убитого на днях.)

Он был высоким и плечистым,
Он зло чеканил каждый жест,
Он был отпетым атеистом
И снял с меня нательный крест.

С утра начальство предсказало
Очередной обычный бой
И, как обычно, приказало –
"Удерживать любой ценой".

Комвзвода взялся за "работу" –
Он ловко, будто акробат,
Залез на бруствер возле дзота,
Где был упрятан наш комбат,

И, говоря суровым взором,
Что на врагов ему плевать,
Он ждал, нахмурившись – Ну, скоро
Они начнут атаковать!?

У командирского народа
Совет начальству не в чести,
Не нам указывать комвзвода
Как на фронтах себя вести.

А он стоял в лучах рассвета
И любовался батальон
Его фигурою атлета –
Ну вылитый "Наполеон".

Тут из-за хаты, возле леса,
Скребя металлом о металл,
Такое выползло железо –
Ни до, ни после не видал.

И, развернувшись на участке,
Зловещий этот агрегат
Бабахнул, толи для острастки
А толи просто наугад,

Почти вслепую, скрытый садом,
Сползая на просевший грунт,
Одним единственным снарядом –
Прямёхонько в командный пункт!

Бойцы испуганно присели,
Такое было всем впервой,
И только брёвна засвистели
У рядовых над головой,

И от "землянки в три наката"
В миг не осталось ни хрена.
Всем стало ясно - для комбата
Уже закончилась война.

Из наших кто-то охнул – Бл...-буть!
Оно-ж страшней, чем "Фердинант"!...
Я приподнялся, чтобы глянуть –
Как там наш бравый лейтенант.

Живой! Он в ужасе скатился
Под разнесённый взрывом дзот,
И часто, меленько крестился,
Кладя кресты наоборот…


…Когда шрапнелью и фугасом
Утюжат фронтовой бардак,
Когда в обрез боеприпасов
И окопались кое-как,

Когда прорыв на правом фланге,
Сквозь вопли раненных и мат
Ты слышишь, как грохочут танки,
А не бутылок, не гранат,

Когда ни жизнь, ни смерть не святы,
Честь, гордость, слава - лишь слова,
Когда в окоп скатилась чья-то
Оторванная голова,

Когда, по поданному знаку,
Навстречу вражеским полкам
Ты поднимаешься в атаку,
Скользя по крови и кишкам

И в безнадёжной рукопашной
Против тебя весь белый свет…


… На фронте страшно. Очень страшно.
И там неверующих нет.

Отворот

Река. Челнок. Прохладный вечер.
Сентябрьский синий полумрак.
И я накинул ей на плечи
Свой коверкотовый пиджак.

Одернув юбку на колена,
Подчёркивая реноме,
Она, как статуя Родена,
Сидела гордо на корме.

И, под вечернее свеченье,
Касаясь ивовых корней,
Мы тихо плыли по теченью.
А я подсел поближе к ней

И обнял нежно, как бывало.
Она-ж мне руки развела
И, отодвинувшись, сказала:
- Я вот чего сюда пришла…

Хочу сказать тебе мой милый –
Прощай дружок. Конец всему.
Забудь про то, что раньше было,
Не люб ты сердцу моему.

Не удивляйся перемене,
Я так всегда - с плеча рублю.
- А как же… помнишь там… на сене…
Ты говорила - мол, люблю.

- Ну говорила. Всё возможно,
Когда кружится голова.
Ты верил мне неосторожно,
Но это были лишь слова.

Так что, в надежде продолжений,
Ты не испытывай судьбу,
И на серьезность отношений
Ты не раскатывай губу.

Тебя пригрели-приласкали,
Ну, значит пробил бабий час,
И хоть о прошлом нет печали,
Да будущего нет у нас,

Мы, так сказать, несовместимы.
Возьми обратно свой пиджак.
Причаль-ка к берегу родимый.
Прости уж, коли что не так,

С тобой я что-то засиделась.
Сняла пиджак с красивых плеч…
А у меня отвисла челюсть
Заслушавшись на эту речь.

Стоял я в лодке с глупым видом
И бормотал: - Едрена вошь!..
Ну, ты даёшь, блин, Зинаида...
Ну, Зинаида, ты даёшь…

Мы не увидимся

Чуть-чуть осталось догорать моей свече.
Мы не увидимся, увы. Я, к сожаленью,
Не увезу тебя на старом «москвиче»
В мой белый домик на Чарушинском ключе,
В моё далёкое сибирское селенье.

Мы не обнимемся, не вспомним о былом,
Ты не поймешь, как я отчаянно скучаю
И в синих сумерках за кухонным столом,
Под шепот ласковый рябины за стеклом,
Мы не попьём с тобой малинового чаю.

Грусть о несбывшемся мы не прогоним прочь
И я, всерьёз достигнув высшего прозренья,
Не в состоянье восхищенья превозмочь,
Не буду слушать с упоением всю ночь
Твои волшебные как сны стихотворенья.

И не узнаю всё о том, как ты жила …
Момент рожденья выбрал я недальновидно.
Романов множество судьба не сберегла,
А нас с тобой… Она нас даже не свела!
Несправедливо это как-то. И обидно.

Проводы друга

Кольцо немой тоски сжимает грудь.
В душе уныло как на пепелище.
Я друга проводил в недальний путь –
В деревне за околицей кладбище.

Религия циничному уму
Претит. Я в бога, в рай, увы, не верю
И для меня, наверно, потому
Смерть близких – абсолютная потеря.

И я скорблю, в одном из редких мест
Покоя, в нашем мире сумасшедшем…
На сердце появился новый крест –
Отметка о безвременно ушедшем.

Ведьмочка

Ах ты, лапочка моя, ах ты, ведьмочка!
Липну я к тебе как к мёдом намазанной.
Чародейница в цветастом передничке,
Чем же я к тебе так шибко привязанный.

Как взглянула первый раз – сердце замерло,
Оторвалось от какой-то артерии,
Полыхнуло в голове жарким заревом,
Будто треснулся в потёмках об дерево.

С той поры решаешь ты, только ты одна –
Жизнь счастливая моя, иль несчастная,
Закручинишься – и тучи, аж дочерна,
Улыбнешься – и опять небо ясное,

За порог шагнёшь – накатит унылая
Грусть-тоска, придут обиды да горести.
Ох, боюсь, что не любовь это, милая,
Это что-то пострашней, позабористей…

В волшебство твоё поверил не сразу я,
А теперь, уже и вовсе без разницы.
Ах ты, ведьмочка моя сероглазая,
Что ж ты сделала со мною, проказница?